Сказки Ганса-Христиана Андерсена и их героев знают все. И маленькую отважную девочку Герду, не испугавшуюся Снежной королевы, и нежную Элизу, исколовшую все пальцы крапивой, пока она шила волшебные рубашки для братьев-лебедей… Все помнят, что в сказках только этого человека из поленьев могут расцвести розы. А вещи у него по ночам разговаривают и рассказывают свои чудесные истории: любви, разочарований, надежд…
Но что мы знаем о самом этом человеке, кроме того, что он жил в прошлом веке в Дании? Почти ничего. Как пишут переводчики А. и П. Ганзен: «К сожалению, такова судьба авторов самых любимых детских книг: убыв по возрасту из мира, куда уже не вернуться ни в сундуке-самолете, ни в семимильных сапогах, мы редко любопытствуем, кто же был тот, кто незримо был рядом с нами всё детство».
Стало грустно от этих строк и захотелось хоть немного рассказать вам о Великом Сказочнике, опираясь на тот небольшой биографический материал, что мне удалось найти.
Никто не расскажет о том, что было, лучше автора.
Поэтому предоставим слово самому Гансу-Христиану Андерсену.
Он писал: «Жизнь моя настоящая сказка, богатая событиями, прекрасная! Если бы в ту пору, когда я бедным, беспомощным ребенком пустился по белу свету, меня встретила на пути могущественная фея и сказала мне: «Избери себе путь и дело жизни и я, согласно с твоими дарованиями и по мере разумной возможности, буду охранять и направлять тебя!» — и тогда жизнь моя не стала бы лучше, счастливее, радостнее…»
«В 1805 году в городке Оденсе (на острове Фиония, Дания) — продолжает Андерсен, — в бедной каморке жила молодая пара — муж и жена, бесконечно любившие друг друга: молодой двадцатилетний башмачник, богато одаренная поэтическая натура, и его жена, несколькими годами старше, не знающая ни жизни, ни света, но с редким сердцем. Только недавно вышедший в мастера, муж своими руками сколотил всю обстановку сапожной мастерской и даже кровать. На этой кровати 2 апреля 1805 года и появился маленький, орущий комочек — я, Ганс-Христиан Андерсен. Я рос единственным и потому балованным ребенком; часто мне приходилось выслушивать от матери, какой я счастливый, мне-то ведь живется куда лучше, чем жилось в детстве ей самой: ну, прямо настоящий графский сынок! — говорила она. Её саму, когда она была маленькой, выгоняли из дому, просить милостыню. Она никак не могла решиться и целые дни просиживала под мостом, у реки. Слушая ее рассказы об этом я заливался горючими слезами». (Г.-Х. Андерсен «Сказка моей жизни». 1855 год, перевод А. Ганзен) Уже в раннем детстве мальчик отличался эмоциональностью и тонким восприятием мира. Даже самые незначительные впечатления оставляли глубокий след в его душе.
«Помню я событие, случившееся когда мне минуло шесть лет, — появление кометы в 1811 году. Матушка сказала мне, что комета столкнется с землей и разобьёт ее вдребезги или случится какая-нибудь другая ужасная вещь. Я прислушивался ко всем слухам вокруг и суеверие пустило во мне такие же глубокие и крепкие корни, как и настоящая вера. (Там же.)
Понятие о вере привил Андерсену отец, человек любивший без памяти книги и обладавший не только живым и тонким воображением, но и большой долей здравого смысла. Андерсен вспоминал: «Отец читал нам вслух не только комедии и рассказы, но исторические книги и Библию. Он глубоко вдумывался в то, что читал, но, когда заговаривал об этом с матушкой, оказывалось, что она не понимает его; оттого он с годами все больше замыкался в себе. Однажды он раскрыл Библию и сказал: «Да, Иисус Христос был тоже человеком, как и мы, но человеком необыкновенным!» Мать пришла от его слов в ужас и залилась слезами. Я тоже перепугался и стал просить у Бога прощения моему отцу за такое богохульство».
На все увещевания о Божьем гневе и происках дьявола умный сапожник отвечал: «Нет никакого дьявола кроме того, что мы носим в своем сердце!» Он очень любил своего маленького сына, общался в основном с ним: читал ему вслух разные книги, гулял по лесу. Заветной мечтой башмачника было жить в маленьком доме с палисадником и розовыми кустами. Позже подобные дома опишет Андерсен в своих знаменитых сказках. Но мечте этой не суждено было исполниться! От физического перенапряжения — он так желал, чтобы семья его ни в чем не нуждалась! — отец Ганса-Христиана заболел и скоропостижно умер. Матери, для того, чтобы содержать сына и иметь возможность откладывать деньги на его учебу, пришлось искать поденную работу. Она зарабатывала стиркой белья. А худой долговязый мальчуган с огромными голубыми глазами и неистощимой фантазией целыми днями сидел дома. Закончив несложные хлопоты по хозяйству, забивался в уголок и разыгрывал представления в своем домашнем кукольном театре, который ему смастерил покойный отец. Пьесы для своего театра он сочинял сам!
По соседству с Андерсенами жила семья священника Бункефлода: его вдова с сестрами. Они полюбили любознательного мальчика и часто приглашали к себе. «В этом доме, — писал Андерсен, — я впервые услышал слово «поэт», произносимое с благоговением, как нечто священное…» В этом же доме Ганс-Христиан впервые познакомился с произведениями Шекспира, и под влиянием прочитанных пьес и драм, сочинил свою. Она называлась: «Карась и Эльвира» и была гордо прочитана вслух соседке-кухарке. Та грубо осмеяла ее. Юный автор залился слезами. Мать утешала его: «Это она говорит потому, что не ее сын написал такую пьесу!» Ганс-Христиан успокоился и взялся за новые труды.
«Моя любовь к чтению, — писал он впоследствии, — хорошая память — я знал наизусть множество отрывков из драматических произведений — и, наконец, прекрасный голос — все это вызывало некоторый интерес ко мне со стороны лучших семейств нашего городка». С особенной теплотой Андерсен вспоминал семейство полковника Хёг-Гульберга.
Полковник попытался оказать мальчику протекцию и представил Ганса-Христиана жившему тогда во дворце, в Оденсе (как мала прекрасная Дания!), наследному принцу Кристиану. (Впоследствии королю Кристиану VIII.)
Андерсен мало пишет о последствиях этой аудиенции, но видимо, именно она оказала решающее влияние на Ганса-Христиана, который вскоре поступил в школу, где преподавали только Закон Божий, письмо и арифметику, да и то из рук вон плохо. «Я едва мог правильно написать хоть одно слово, — вспоминал Андерсен позднее. — Уроков я дома никогда не готовил — учил их кое-как по дороге в школу. Часто уносился мечтами Бог весть куда, бессознательно глядя на увешанную картинами стену, и мне порядком доставалось за это от учителя. Очень любил я, — прибавляет писатель, — рассказывать другим мальчикам удивительные истории, в которых главным действующим лицом, являлся, конечно, я сам. Меня часто за это поднимали на смех».
Горькое признание! Городок был мал, все быстро становилось известным. Когда Ганс возвращался из школы за ним следом бежали мальчишки и, дразнясь, кричали: «Вон, бежит сочинитель комедий!» Добежав до дому, Ганс забивался в угол, часами плакал и молился Богу…
Мать, видя странные увлечения сына, приносящие одно только горе его впечатлительному сердцу, решила отдать его в учение к портному, чтобы вылетели из головы детские нелепые фантазии.
Ганс-Кристиан пришел в ужас от такой перспективы своей судьбы!
«Я принялся умолять мать позволить мне лучше попытать счастья, отправившись в Копенгаген (это было в 1819 году), который в моих глазах тогда был столицей мира. «Что ты там собираешься делать?» — спросила мать. «Я прославлю тебя» — ответил, и рассказал ей о том, что знал о замечательных людях, родившихся в бедности. «Сначала, конечно, придется много-много претерпеть, а потом и прославишься!» — говорил я. Меня охватило какое-то непостижимое увлечение, я плакал, просил, и мать, наконец уступила моим просьбам… Она связала все мои пожитки в один скромный узелок, договорилась с почтальоном, и тот обещал привезти меня в Копенгаген без билета всего за три дня… Наконец, день отъезда наступил. Матушка печально проводила меня за городские ворота…
Почтальон затрубил в свой рожок; стоял прекрасный солнечный день и в моей детской душе засияло солнышко: вокруг меня было столько нового, да и к тому же я ведь направлялся к цели всех моих стремлений.
Тем не менее, когда мы в Нюборге пересели на корабль и стали удаляться от родного острова, я живо почувствовал всё своё одиночество и беспомощность: у меня не было никого, на кого бы я мог положиться, никого, кроме Господа Бога… (Г.-Х. Андерсен. Сказка моей жизни. Перевод с датского А. и П. Ганзен при участии О. Рождественского. Журнал «Ровесник» No 4. 1991 г).
Первое время, прибыв столицу с несколькими монетками в кармане, Андерсен бедствовал, но затем, благодаря своему голосу, нашел себе покровителей в профессоре консерватории г-не Сибони, композиторе Вейзе, поэте Гольдберге и, главным образом, конференц-советнике Коллине. При их содействии Ганс-Христиан поступил в театральное училище, но потеряв голос, перешел учиться в классическую гимназию и еще на школьной скамье обратил на себя внимание педагогов незаурядным талантом рассказчика и несколькими стихотворениями. Поступив в университет, Андерсен в 1829 году напечатал сатирический рассказ «Путешествие пешком от Гольме-канала до Амака». Лирические его стихотворения имели большой успех и Дания вскоре признала его как поэта. Основные темы поэзии Андерсена — любовь к Родине, пейзажи Дании и христианские темы. Многие замечательные его стихотворения, позже положенные на музыку, были переложением библейских псалмов и сюжетов. Обладая незаурядным умом, и ироничностью по отношению к самому себе, Андерсен, тем не менее, неимоверно страдал от непризнания его таланта и произведений критикой и широким кругом читателей.
В романе «Импровизатор», — тонком психологическом этюде о судьбе художника, чей дар долго пробивался сквозь каменные стены презрения и ненужности, есть множество автобиографических эпизодов. (Этот роман до сих пор считается вершиной творчества Андерсена — прозаика и психолога, но не переиздавался после революции в России! Самым полным изданием на русском языке и сейчас является пятитомник Андерсена в переводе А. и П. Ганзен, изданный в 1895 году! Что тут сказать!)
Константин Паустовский как-то заметил, что очень трудно в сложной биографии Андерсена отыскать тот момент, когда он начал писать сказки. Достоверно известно одно: это было уже в зрелом возрасте. Андерсен приобрел славу поэта, которого знали и в народе: под его колыбельные засыпали дети, и путешественника — вышло несколько книг о его путешествиях по Швеции (1855) и Италии (1842).
Италию он особенно любил. Его книгой «Путевые тени» (1831г) — о впечатлениях в странствиях по белому свету вообще зачитывалось не одно поколение европейцев! На театральной сцене с успехом шли его пьесы: «Мулат», «Первенец», «Грезы короля», «Дороже жемчуга и злата». Правда, смотрел он их с мест в театральном зале, что предназначены были для простого народа и отделялись от роскошных кресел аристократической публики железной полосой! Вот так-то!
Уже первые сказки Андерсена принесли ему славу Величайшего Поэта. Маленькие выпуски — брошюры сказок зачитывались до дыр, издания с картинками раскупались в пять минут, стихи и песенки из этих сказок заучивались детьми наизусть. А критики смеялись!
Андерсен с горечью писал об этом своему английскому другу Чарльзу Диккенсу, говоря, что «Дания — такая же гниль, как гнилые острова на которых она выросла!»
Но минуты отчаянья быстро проходили, особенно в обществе детей, которые очень любили худенького, высокого, остроносого господина в черном сюртуке с неизменным цветком в петлице и большим носовым платком в руках. Он был, может быть, не очень-то и красив, но каким живым огнем загорались его огромные голубые глаза, когда он начинал рассказывать детям свои необыкновенные истории!
О самых серьезных вещах в сказке он умел рассказать простым и ясным языком. А. Ганзен, непревзойденный переводчик Андерсена с датского на русский, писал: «Воображение у него — совсем детское. Потому его картины так легки и доступны. Это волшебный фонарь поэзии. Все, чего бы он не коснулся, оживает перед его глазами. Дети любят играть разными обломками деревяшек, лоскутками материи, черепками, кусочками камней… У Андерсена то же самое: заборный кол, две грязные тряпки, заржавелая штопальная игла… Картины Андерсена так обаятельны, что часто производят впечатление волшебных сновидений. Не только окружающие его предметы — например, цветы, трава, но и даже стихии природы, чувства и отвлеченные понятия принимают живые образы, превращаются в людей…» (Цитируется по: Брокгауз и Ефрон. Биографии. Т. 1. Андерсен.)
Воображение у Андерсена было настолько сильным и необычным, что иногда его с недоумением называли колдуном и ясновидцем: посмотрев раза два на человека он мог многое рассказать о нем, будучи с ним совершенно незнаком. Многие читали эпизод из биографии сказочника (в переложении К.Г. Паустовского) о его ночном путешествии с тремя девушками, каждой из которых он предсказал судьбу. Самое странное то, что все его предсказания имели реальную почву и сбылись! Девушек этих он прежде никогда не видел. А они были потрясены встречей с Андерсеном и на всю жизнь сохранили о нем самые благоговейные воспоминания!
За столь божественный дар творения и воображения Андерсен заплатил немалую цену. Он умер в полном одиночестве на своей вилле Ролигхед 4 августа 1875 года, после долгой болезни, начавшейся еще в 1872 году. В литературоведческих источниках глухо упоминается о его несчастной любви к знаменитой датской певице и актрисе «ослепительной» Иени Линд. Когда начался этот красивый и поэтический роман — неизвестно. Закончился он разрывом. Андерсен посчитал, что его призвание важнее и сильнее семейных уз. А может быть, так посчитала Иени… никто не узнает теперь…
P.S. Еще при жизни довелось Андерсену увидеть свой собственный памятник и иллюминацию в Оденсе, предсказанную гадалкой в далеком 1819 году его матери. Он улыбался, глядя на себя, скульптурного. Маленький оловянный солдатик, подаренный бедным мальчиком и лепестки той розы, что протянула голубоглазая девчушка, когда он гулял по улице, были ему дороже всех наград и памятников. И солдатик, и лепестки бережно хранились в шкатулке. Он часто перебирал их пальцами, вдыхал увядший, тонкий аромат и вспоминал слова поэта Ингемана, сказанные ему еще в юности: «Вы обладаете драгоценной способностью находить и видеть жемчуг в любой сточной канаве! Смотрите, не утратьте этой способности. В этом Ваше предназначение, быть может».
Он не утратил. До конца. В ящике его письменного стола друзьями были найдены листки с текстом новой сказки, начатой за несколько дней до смерти и почти законченной. Перо его было столь же летучим и быстрым, как и фантазия!